Здравствуй дорогая моя Эмма. Пишет тебе твоя любимая подруга Майя. Хочу рассказать тебе о том, как иллюзии нашей неповторимой молодости превращаются в пыль, а наши мечты растворяются в неизвестности. Улетают как птицы. Может к некоторым и возвращаются, наверное, но только не ко мне. Мне тридцать пять, а кажется, что я уже дряблая старуха. Муж говорит: «Когда ты в последний раз смотрелась в зеркало?» Да я и смотреться в него уже не хочу. Видеть эти противные морщинки под глазами, так называемые гусиные лапки, эти горизонтальные полоски на лбу. Почему время так издевается над людьми, забирая всю свежесть и неповторимость, всё очарование молодости. Живу я последние пять лет и не понимаю, счастлива я или нет. Куда делась та озорная девчонка, которой я была в шестнадцать. Может надо внимательнее посмотреть в своё зеркальное отражение и почувствовать что всё ещё впереди. Как в том распутном кино, которое мы смотрели тайком от родителей на даче: «Есть ещё порох в пороховницах и ягоды в моих вонючих ягодицах». Как звучит, оказывается вульгарно. Даже пошло. А в юности нас это забавляло.
     А помнишь наше первое знакомство в детском саду?! Когда я забрала твою игрушку-пищалку. Вот она меня раздражала, твоя резиновая собачка с пупырышками на морде. И её хитрющие глаза. Как сейчас помню твой такой же противный визг, когда игрушка оказалась у меня в руках. А воспитательница сразу подбежала: «Майя, так нельзя! Отдай сейчас же! Это не твоя игрушка!» Конечно не моя, а то бы стала я её отбирать. Сейчас думаю, молодая воспитательница была, неопытная. Помнишь, как мы с тобой уже сдружились и тайком подсматривали как она, шелестя обёртками, ест шоколадки в сон час и пока дети спят, читает какой-то журнал с обнажёнными тётками на обложке. Какие там ей дети?! Ей мужиков подавай, любви большой и чистой! А Лильку помнишь? Девочку такую всю из себя, которая вела журнал и ставила оценки за то, кто как съедает завтрак, обед и ужин. У тебя вечно были четвёрки, даже пятёрки, а вот я почти всегда получала двойки, потому что ничего детсадовского есть не могла. Это меня так расстраивало.
     Я часто ныла за столом, а Лилька так ехидно поглядывала на меня и улыбалась. Вот я дурёха была малолетняя. Воспринимала всё всерьёз. Я и сейчас терпеть не могу эту гороховую кашу. А как вспомню детсадовский борщ, такой мутный и непонятно из чего состоящий… Своим я готовлю с наваристым золотистым бульоном.
Жаль, что после детского сада мы попали в разные школьные классы. Как меня это огорчало. Учёба от этого такой противной, нудной казалась. Я вечно смотрела в окно на уроках, думала о чём- то своём. Изредка слушала нашу учительницу. Хорошая она была, добрая, вела нас до пятого класса. А потом учителя стали меняться один за другим, как фантики от конфет, которые мы, кстати, собирали в детском саду, чтобы потом обмениваться ими друг с другом.
     Я тебе не рассказывала, во втором классе у меня появился жених, Игорёк. Щупленький такой, светловолосый мальчик. Он мне подарки дарил. Знаешь какие? Брошки и заколки, тайком взятые из маминой шкатулки. Дурачок! Мамка его как об этом узнала, наверное, отвалила ему по первое число. Хотя украшения были такие неприглядные, камни уже не блестели как покрытые лаком, да и было их раз, два и обчёлся. Я ему все эти так называемые бриллианты отдавала обратно, а он петушился, говорил: «Всё тебе любимая от чистого сердца!» Смешной такой. Два вершка от горшка, а туда же. Он мне такие красивые стихи писал своим корявым детским подчерком, а я ему гадости в ответ. Скажи, за что, спрашивается, мальчишку обижала. За его наивные любовные ребячьи чувства. Иногда я всё - таки позволяла за собой ухаживать и разрешала провожать меня домой, нести мой тяжеленный портфель из кожзаменителя, набитый учебными книгами и тетрадками. Это сейчас хорошо, дети почти с собой в школу книг не носят, у них теперь в классе компьютерное обучение. Сидят за партами, смотрят на экран монитора или на доску, где все, что в компьютере отражается. Вот тебе современная учёба! Учись, ни хочу!
     А представляешь, один раз Игорь с другом всё - таки попали ко мне домой. Сама, глупая, пригласила. Решила что я взрослая женщина, надела короткое платье в горошек, красные мамины сапоги, и стала дефилировать перед ними по нашей однокомнатной квартире. Ходила туда, сюда, как будто бы я модель. Игорь не выдержал соблазнения, бросился на меня и давай целовать. Я отбивалась, потом выбежала в коридор, успела открыть входную дверь и крикнуть мальчишкам: «Выметайтесь отсюда к чёртовой матери!» А они мне только дули крутили, и языки свои обслюнявленные показывали. Кричала так громко, что выбежала наша соседка, крупная пышногрудая женщина теперешних моих лет, схватила Игорька за ворот рубашки и спустила с лестницы. «Убирайтесь отсюда, чтоб я больше здесь вас не видела!» - это были её грозные напутственные слова, ещё долго звеневшие в моих маленьких ушах. Друг его помчался за ним, и они как подстреленные убежали. На этом наш роман как понимаешь и закончился.

     В пятом классе у меня появился темноволосый коренастый Андрюшка. Всё было уже намного осмысленней. Мы вместе сидели за одной партой, вместе решали задачки, примеры, сдавали одинаково выполненные контрольные работы, вместе ели на школьных переменах сливочное мороженое в вафельных стаканчиках, которое нам в класс на подносе приносила учительница раз в неделю. Вернее не ели, а ел он один, я его своим угощала. Сладкое я в те годы не любила, а может только притворялась, чтобы моему кавалеру больше досталось. Его пухлые щёчки я помню до сих пор.
     Знаешь Эмма, что мне ещё вспоминается с улыбкой, так это как я продавала фломастеры в третьем классе. Моя бабуля привезла мне из Москвы такие яркие, в такой чудесной цветной коробочке тридцать три цветных фломастера. Я принесла их в школу. Все сразу набросились на меня, и давай просить рисовать. Сначала я просто так раздавала, а потом в мою детскую голову вдруг взбрело, что это небрежно с моей стороны, ведь можно брать деньги за временное пользование. Цену я назначила в размере десяти копеек за один фломастер. Конечно, все мои проказы не ускользнули от внимательных учительских глаз. На этом моя практика и закончилась. Видимо этого оказалось мало, потому что предпринимателя и банкира из меня так и не вышло.
     Я думала, что уже всё это забыла. Получается, что нет. Наш мозг как кладовая или нет, как сундук, в котором хранятся старинные вещи,и которые мы достаём время от времени, чтобы полюбоваться, или примерить на себя.
     Мне кажется, моя кладовая давно захламилась, пора из неё пару тройку вещей уже выбросить. Я же глупая, всё всегда принимаю близко к сердцу, переживаю по поводу и без него. Сентиментальная стала до чёртиков. Сама себе говорю: «Не принимай всё близко к сердцу. То, что примешь, хочется удержать, а удержать нельзя ничего». Наверное, эта фраза для меня стала избитой и уже не действует. Эмма, я надеюсь, ты не такая. Хотя мы с тобой похожи, иначе мы бы не были подругами.
     Недавно разглядываю школьные фотографии, где ты в десятом классе, неожиданно замечаю твой наивный взгляд. Эмма, какой же ты была хрупкой, как одуванчик на качающемся стебле. Дунь на него и он разлетится. А пальцы такие прозрачные, тонкие, но зато с ярко красными накрашенными ногтями. Ты на фотках как Дюймовочка. Помнишь, тебя так Генка из параллельного класса называл. Он был, конечно, не красавец, со своими кривыми ногами и выдающимся подбородком, но он тебе нравился. Ухаживать и рассмешить в подходящий момент он мог всегда.
     Пишу тебе, а мухи облепили москитную сетку в нашей спальне, летают, жужжат, не дают мне сосредоточиться. Мы, люди, наверное, на них похожи, носимся по жизни как угорелые, а что толку, конец у всех один. Знаешь Эмма, конец жизни конечно у всех один, но проживаем мы её все по-разному. Кто достойно, а кто опускается на самое дно, и выбраться от туда уже не находит сил.
     Не знаю, как бы сложилась моя судьба, если бы я не встретила теперешнего моего мужа, а осталась бы с Артуром. Ты, конечно, помнишь мою страстную любовь в двадцать лет. Это было сумасшествие, безумие разума. В жизни такое бывает только один раз. Неиссякаемый поток одурманивающих любовных чувств вечно длиться не может. Это нонсенс. Разумная жизнь на этом кончается, обрывается, испаряется в никуда. Ты растворяешься в воздушном пространстве и тебя уже нет. Ты себя теряешь. Существуешь как одно целое с ним. Думаешь как он, радуешься как он, грустишь, когда грустит он. Он твой кислород, без которого ты просто не можешь жить на белом свете. Такая всеобъемлющая любовь сначала дарит тебе крылья, а после сжигает изнутри.
     Подумать только, это же не жизнь, а лишь жалкое существование. Эмма, как я рада, что смогла выпутаться из этой вязкой любовной паутины. Иначе бы я превратилась просто в кокон, а после в бездушную гусеницу.
     Сейчас я живу, хоть и не понимаю иногда, счастлива я или нет. Никто не знает, как измерить границы счастья. Каждый человек их определяет для себя сам.
     Определённо я счастлива. У меня растёт такая замечательная дочь. Ей уже четырнадцать. Она конечно своенравный подросток, со своими амбициями и желаниями, но хорошо понимающий меня человечек. Иногда она такая дерзкая, но и добрая. Она моё сокровище, как для любой нормальной матери её ребёнок.
     Знаешь, дочь очень любит своего отца, он для неё всё. Она всегда на его стороне. Как – бы я ни старалась от чего – то её отговорить, если папа скажет что можно, то она в первую очередь послушает его. Мне иногда от этого становится обидно, а Эрику только льстит. Она и манерами похожа на него, такая же неторопливая, сдержанная и аккуратная. Иногда правда вырисовываются мои черты, и Ника становится взбалмошной девчонкой. Я ей говорю, чтоб направляла свою энергию в позитивное русло, а не на ссоры с любимой мамочкой.
     Мы с мужем тоже бывает, ругаемся. Наверное, без этого жизнь становится постной и скучной. Как говорят: ругаются, значит любят. Но у каждой ссоры есть свой предел. До крайностей стараемся не доходить. Иначе эти крайности ни к чему хорошему не приведут. Они как осколки стекла, о края которых можно сильно порезаться. Семейная жизнь – это не тихая заводь, а бурная река с вечно попадающимися порогами. Нить разрыва иногда появляется на пустом месте, и если её вовремя не заштопать, то дырок после будет не сосчитать. Я этого не хочу, да и тебе не желаю.
     Знаешь Эмма, я поняла, что мужчины нас любят за то, что мы любим и уважаем себя. Если бы не этот, маленький на первый взгляд, нюанс, Эрик бы давно утратил ко мне всякий интерес и пустился во все тяжкие. Ночной город так манит своими яркими огнями…
      Не надо думать: это я сделаю потом, это я позволю себе после, а надо брать и делать сейчас, потом может просто не быть.
     Знаешь, в принципе, и время можно остановить или растянуть, если мы захотим. Оно из нашего врага превратится в друга. Мы ведь можем создать в нашем сознании образ времени, которое остановилось для нас, а стрелки на часах мира пусть спешат куда угодно. Тогда будет существовать вечное настоящее, и мы будем всегда молодыми.
     Целую тебя моя дорогая Эмма и до встречи!